Неточные совпадения
Городничий. Господи, помилуй нас, грешных!
Где же он
там живет?
— потому что, случится, поедешь куда-нибудь — фельдъегеря и адъютанты поскачут везде вперед: «Лошадей!» И
там на станциях никому не дадут, все дожидаются: все эти титулярные, капитаны, городничие, а ты себе и в ус не дуешь. Обедаешь где-нибудь у губернатора, а
там — стой, городничий! Хе, хе, хе! (Заливается и помирает со смеху.)Вот что, канальство, заманчиво!
Под берегом раскинуты
Шатры; старухи, лошади
С порожними телегами
Да дети видны тут.
А дальше,
где кончается
Отава подкошенная,
Народу тьма!
Там белые
Рубахи баб, да пестрые
Рубахи мужиков,
Да голоса, да звяканье
Проворных кос. «Бог на́ помочь!»
— Спасибо, молодцы!
Зеленеет лес,
Зеленеет луг,
Где низиночка —
Там и зеркало!
Хорошо, светло
В мире Божием,
Хорошо, легко,
Ясно на́ сердце.
По водам плыву
Белым лебедем,
По степям бегу
Перепелочкой.
Где мат крестьянину,
Там барину сполагоря...
Где не пробраться лошади,
Где и без ноши пешему
Опасно перейти,
Там рать-орда крестьянская
По кочам, по зажоринам
Ползком ползет с плетюхами —
Трещит крестьянский пуп!
«Эх, Влас Ильич!
где враки-то? —
Сказал бурмистр с досадою. —
Не в их руках мы, что ль?..
Придет пора последняя:
Заедем все в ухаб,
Не выедем никак,
В кромешный ад провалимся,
Так ждет и
там крестьянина
Работа на господ...
Мы в нашем краю сами испытали, что
где наместник таков, каковым изображен наместник в Учреждении,
там благосостояние обитателей верно и надежно.
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг мой,
где государь мыслит,
где знает он, в чем его истинная слава,
там человечеству не могут не возвращаться его права.
Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Откуда-то слышался гул; казалось, что где-то рушатся целые деревни и
там раздаются вопли, стоны и проклятия.
Был, говорит он, в древности народ, головотяпами именуемый, и жил он далеко на севере,
там,
где греческие и римские историки и географы предполагали существование Гиперборейского моря.
Нельзя думать, чтобы «Летописец» добровольно допустил такой важный биографический пропуск в истории родного города; скорее должно предположить, что преемники Двоекурова с умыслом уничтожили его биографию, как представляющую свидетельство слишком явного либерализма и могущую послужить для исследователей нашей старины соблазнительным поводом к отыскиванию конституционализма даже
там,
где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения.
Там,
где простой идиот расшибает себе голову или наскакивает на рожон, идиот властный раздробляет пополам всевозможные рожны и совершает свои, так сказать, бессознательные злодеяния вполне беспрепятственно.
Степан Аркадьич вращался в Москве в тех кругах,
где введено было это слово, считался
там чее́тным человеком и потому имел более, чем другие, прав на это место.
— Зачем я еду? — повторил он, глядя ей прямо в глаза. — Вы знаете, я еду для того, чтобы быть
там,
где вы, — сказал он, — я не могу иначе.
Он чувствовал себя на высоте, от которой кружилась голова, и
там где-то внизу, далеко, были все эти добрые славные Каренины, Облонские и весь мир.
Алексей Александрович думал и говорил, что ни в какой год у него не было столько служебного дела, как в нынешний; но он не сознавал того, что он сам выдумывал себе в нынешнем году дела, что это было одно из средств не открывать того ящика,
где лежали чувства к жене и семье и мысли о них и которые делались тем страшнее, чем дольше они
там лежали.
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху,
где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном мире, он не понимал, но знал, что всё, что
там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
А
где кончается любовь,
там начинается ненависть.
— Вы дома
там,
где вы, баронесса, — сказал Вронский. — Здравствуй, Камеровский, — прибавил он, холодно пожимая руку Камеровского.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд
там,
где подстригли. Мы с вами успеем по душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
«Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только
там,
где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги.
«Мне нужно переговорить с вами о важном и грустном деле.
Там мы условимся,
где. Лучше всего у меня,
где я велю приготовить ваш чай. Необходимо. Он налагает крест, но Он дает и силы», прибавила она, чтобы хоть немного приготовить его.
Проводив княгиню Бетси до сеней, еще раз поцеловав ее руку выше перчатки,
там,
где бьется пульс, и, наврав ей еще такого неприличного вздору, что она уже не знала, сердиться ли ей или смеяться, Степан Аркадьич пошел к сестре. Он застал ее в слезах.
Там,
где дело шло до доходов, продажи лесов, хлеба, шерсти, отдачи земель, Вронский был крепок, как кремень, и умел выдерживать цену.
Там,
где дело идет о десятках тысяч, он не считает, — говорила она с тою радостно-хитрою улыбкой, с которою часто говорят женщины о тайных, ими одними открытых свойствах любимого человека.
— Как же мы пойдем? Болото отличное, я вижу, и ястреба̀, — сказал Степан Аркадьич, указывая на двух вившихся над осокой больших птиц. —
Где ястреба̀,
там наверное и дичь есть.
По плужной пахоте и вовсе нельзя было проехать: только
там и держало,
где был ледок, а в оттаявших бороздах нога вязла выше ступицы.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела на то место,
где упал Вронский; но было так далеко, и
там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
Вон
там, видишь,
где залив.
Отсюда оно идет направо,
где лошади ходят;
там кочки, дупеля бывают; и кругом этой осоки вон до того ольшанника и до самой мельницы.
— Нисколько. Мне ничего не нужно.
Где ты можешь,
там и я…
Там была до невозможного обнаженная красавица Лиди, жена Корсунского;
там была хозяйка,
там сиял своею лысиной Кривин, всегда бывший
там,
где цвет общества; туда смотрели юноши, не смея подойти; и
там она нашла глазами Стиву и потом увидала прелестную фигуру и голову Анны в черном бархатном платье.
Она знала это так же верно, как если б он сказал ей, что он тут для того, чтобы быть
там,
где она.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история
там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Нам должно было спускаться еще верст пять по обледеневшим скалам и топкому снегу, чтоб достигнуть станции Коби. Лошади измучились, мы продрогли; метель гудела сильнее и сильнее, точно наша родимая, северная; только ее дикие напевы были печальнее, заунывнее. «И ты, изгнанница, — думал я, — плачешь о своих широких, раздольных степях!
Там есть
где развернуть холодные крылья, а здесь тебе душно и тесно, как орлу, который с криком бьется о решетку железной своей клетки».
— Послушай, — сказал твердым голосом Азамат, — видишь, я на все решаюсь. Хочешь, я украду для тебя мою сестру? Как она пляшет! как поет! а вышивает золотом — чудо! Не бывало такой жены и у турецкого падишаха… Хочешь? дождись меня завтра ночью
там в ущелье,
где бежит поток: я пойду с нею мимо в соседний аул — и она твоя. Неужели не стоит Бэла твоего скакуна?
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится;
там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия по грязным переулкам,
где по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Где есть общество женщин,
там сейчас явится высший и низший круг.
— «А как неравно напоешь себе горе?» — «Ну что ж?
где не будет лучше,
там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко».
Горные речки, самые мелкие, опасны, особенно тем, что дно их — совершенный калейдоскоп: каждый день от напора волн оно изменяется;
где был вчера камень,
там нынче яма.
— «Что же? разве ты песнею зазывала счастье?» — «
Где поется,
там и счастливится».
Странное дело! оттого ли, что честолюбие уже так сильно было в них возбуждено; оттого ли, что в самых глазах необыкновенного наставника было что-то говорящее юноше: вперед! — это слово, производящее такие чудеса над русским человеком, — то ли, другое ли, но юноша с самого начала искал только трудностей, алча действовать только
там,
где трудно,
где нужно было показать бóльшую силу души.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым,
где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату,
там я тебе что-то скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
Немного спустя принесли к нему, точно, приглашенье на бал к губернатору, — дело весьма обыкновенное в губернских городах:
где губернатор,
там и бал, иначе никак не будет надлежащей любви и уважения со стороны дворянства.
Я поставлю полные баллы во всех науках тому, кто ни аза не знает, да ведет себя похвально; а в ком я вижу дурной дух да насмешливость, я тому нуль, хотя он Солона заткни за пояс!» Так говорил учитель, не любивший насмерть Крылова за то, что он сказал: «По мне, уж лучше пей, да дело разумей», — и всегда рассказывавший с наслаждением в лице и в глазах, как в том училище,
где он преподавал прежде, такая была тишина, что слышно было, как муха летит; что ни один из учеников в течение круглого года не кашлянул и не высморкался в классе и что до самого звонка нельзя было узнать, был ли кто
там или нет.
Так как вы отправитесь по тем местам,
где я еще не был, так вы узнаете-с на месте все: как
там живут мужички,
где побогаче,
где терпят нужду и в каком состоянье все.
Несчастным я не сделал никого: я не ограбил вдову, я не пустил никого по миру, пользовался я от избытков, брал
там,
где всякий брал бы; не воспользуйся я, другие воспользовались бы.
И пишет суд: препроводить тебя из Царевококшайска в тюрьму такого-то города, а тот суд пишет опять: препроводить тебя в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: „Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище:
там хоть и в бабки, так есть место, да и общества больше!“ Абакум Фыров! ты, брат, что?
где, в каких местах шатаешься?
Чуткий нос его слышал за несколько десятков верст,
где была ярмарка со всякими съездами и балами; он уж в одно мгновенье ока был
там, спорил и заводил сумятицу за зеленым столом, ибо имел, подобно всем таковым, страстишку к картишкам.